«Тут же, сейчас же явился и защитник, знаменитый Фетюкович, и как бы какой-то подавленный гул пронесся в зале. Он был во фраке и в белом галстуке...».
Так великий русский писатель Достоевский описывал в «Братьях Карамазовых» появление адвоката, прообразом которого стал великий русский юрист Владимир Спасович. Себя, родившегося на территории современной Гомельской области в семье поляка и немки, Спасович иногда называл поляком. Окружающие, заслышав это, смеялись и поправляли: «Вы славянин, Владимир Данилович, выдающийся славянин!».

Речь Фетюковича в «Братьях Карамазовых» заняла четыре главы. В жизни юрист был столь же многословен, а главное – убедителен. Этим он заслужил признание не только Достоевского, но и десятков (!) других его коллег по ремеслу, не говоря уж о профессиональных и светских кругах...

28-летний профессор

Городок Речица считается небольшим даже сейчас, а в 1829 году он относился к числу самых малонаселенных в Минской губернии. Спасовичи жили там без шика, но с достоинством. Отец будущего короля русской адвокатуры служил врачом – занятие благородное и уважаемое. А мать приходилась дальней родственницей известному герою наполеоновских войн, в доме которого и получила воспитание. Все свои знания и манеры она передала в процессе воспитания сыну Владимиру. Мальчик рос не по годам смышленым, а потому и в Минскую гимназию отправился сразу в четвертый класс.

Когда ребенок получал золотую медаль по ее окончании, он уже знал, что пойдет поступать в Петербургский университет на юридический факультет. Дальнейшие несколько лет выглядят традиционными, когда мы говорим о будущем светиле. Спасович заканчивает учебу и защищает диссертацию, которая ляжет в основу нескольких европейских законов. У молодого правоведа появляются видные покровители – нормальная практика того времени. В 28 лет вчерашний студент Володя уже становится профессором Владимиром Даниловичем и возглавляет кафедру уголовного права родного университета.

«Нет профессии, которая была бы мне больше по душе, как профессорская на пользу студентам», - скажет он много лет спустя и посетует, что если бы судьба была чуть более к нему милостива, то он многие годы продолжал бы читать лекции. Но 1861 год – судьбоносный для России – стал переломным и в жизни выходца с белорусских земель.

36 антироссийских мыслей

Год начала освободительной борьбы в России, он же – год отмены крепостного права, стал еще и моментом, когда за свои права стали активно бороться студенты страны. Власти запрещали сходки учащихся, перестали поддерживать выходцев из неимущих семей, а любые официальные жалобы могли повлечь самые серьезные последствия.
Неудивительно, что ответственными за соблюдение репрессивных законов попытались сделать преподавательский состав. Но половина университетского Совета, в том числе и молодой профессор Спасович, отказались наделять себя полицейскими функциями.

Кончилась та осенняя история плохо для ее фигурантов: более 300 студентов оказались заточены в Петропавловскую крепость, а шесть профессоров, включая ректора университета, вынуждены были подать в отставку. Все они в той или иной степени оказались неугодны властям, а потому не смогли ни сыскать достойной работы, ни даже найти площадки для высказывания своего мнения по профессиональным вопросам.

После двух лет травли Спасовичу удается опубликовать свой титанический труд – «Учебник уголовного права» - и даже получить за него докторскую степень. Но спустя несколько недель власти, силами жандармерии, «прочешут» книгу вдоль и поперек и найдут 36 мест, которые нельзя показывать русским студентам, ибо мысли в них высказываются антироссийские, антихристианские, и вообще – утопические. Книгу изымают, а ее автора, перебивавшегося преподаванием в небольших учебных заведениях, отлучают от работы.

«Не нам пятиться в средние века!»

Доктору права, лишенному возможности передавать свои знания следующим поколениям, в России середины XIX века был один путь. В адвокатуру. Высокое научное звание открыло неопытному в судебных дебатах Спасовичу дорогу к первым серьезным делам, а победы в них – закрепили за ним славу одного из выдающихся ораторов своего времени.

И это при том, что все его современники, как один, писали и говорили о необычайном косноязычии адвоката, и необычайной же его манере превращать этот недостаток в достоинство. Позиции оппонентов Спасович атаковал логически выверенными речами, всегда написанными заранее, а еще человечностью, которую не было принято проявлять в те годы в здании суда.

«Не нам, людям XIX века, пятиться в средние века», - афористично доказывал он на одном процессе; «грязные и вонючие осадки из клоак подлога», - говорил он о доказательствах обвинения на другом; «сколько бы барашков ни привели, из них и одной белой лошади не сделаешь», - намекал Спасович на невозможность признания вины по одним лишь косвенным уликам на третьем; «не существовало никогда Священной Римской империи, ибо не Священная она, не Римская, и не империя вовсе», - углублялся в историю на четвертом.

Прогресс – без обмана, политика – без убийств

И был бы образ адвоката до невозможности комичным, если бы не его глубокая честность. В нашумевшем деле нечаевцев, которое вдохновило Достоевского на написание романа «Бесы» (дело об убийстве несколькими членами студенческого кружка своего сотоварища из-за политических разногласий), Спасович защищал одного из соучастников преступления. И уже по ходу процесса признал: «Здесь я теряю почти всякую возможность защищать его. Я вполне сознаю, что он нехорошо поступил, весьма нехорошо».

Портрет Владимира Спасовича кисти Репина

Свое жизненное кредо он публично сформулировал уже под занавес жизни: «За всякий прогресс, но легальный, за всякую эволюцию, но не революцию, за установление порядка по соглашению всех партий на арене парламента — без кровопролития и убийств». Либеральные взгляды Спасовича отражались и на его работе: он не отказывал ни одному своему клиенту, если тот был честен перед ним и перед судом, и считал, что, будучи назначенным бесплатным защитником для какого-то бедолаги, не имеет права отказаться от своего подзащитного.

«Защита должна выставить поступок подсудимого, каков он есть, нисколько не хуже того, каким он был, но и не лучше», - говорил он в ходе еще одного громкого процесса – банкира-петрашевца Пальма.

При этом, будучи приверженным идеям свободы слова, убеждений и личности, Спасович крайне негативно относился к одной только мысли о господстве рабочего класса.

«Летом 1871 года, во время нечаевского процесса, мы были втроем в трактире, Спасович, я и Салтыков-Щедрин, - вспоминает адвокат и философ Владимир Танеев. - Мы говорили о Международном обществе рабочих. Я сказал: «В одно утро Европа, может быть, проснется вся в руках Международного общества рабочих». Надо было видеть, как исказилось лицо Спасовича злобой и отвращением. Он судорожно потирал руки и говорил: «Ну, это мы еще увидим... Ну, это мы еще увидим!»

И все же это не мешало ему заявлять, что «всякий порядочный человек — более или менее социалист».

«В нем живо чувство чести! Мыслимо ли снять голову этих плеч?»

Часто противоречивые взгляды адвоката не мешали ему снискать уважение среди выдающихся современников.

Тургенев называл речи Спасовича блестящими, Гончаров хвастался друзьям, что адвокат упоминал его произведения в своих судебных речах, Салтыков-Щедрин называл самым солидным и дельным адвокатом из всех живущих.

Берясь за очевидно проигрышные дела, Спасович не добивался оправдания своих подзащитных, но часто добивался справедливости. В ходе «процесса 17-ти» против четырежды покушавшихся на царя народовольцев, адвокат взял под свою опеку супругов Александра и Розу Прибылевых. Те явно причастны были к динамитной лаборатории, продукцией которой пытались убить российского самодержца, вот только отрицали, что знали о планах своих соратников.

А потому вошедшая в историю юриспруденции речь Спасовича была посвящена тому, что подзащитные его должны проходить по статье не «умысел на цареубийство», а «приготовление к бунту»:

«Не только преступление не дозрело и не только было открыто заблаговременно так, что ни покушений, ни смятений, ни других вредных последствий не произошло; но и сама цель бунтовщическая лелеема была только как нечто весьма и весьма отдаленное; виновные готовились к бунту, но не условились приступить к исполнению и действовать насильственно».

Вместо смертной казни Прибылевы получили 15 лет каторги, и то наказание было самым мягким среди всех приговоренных.

На случившемся несколькими годами позднее «процессе 21-го» Спасович и вовсе прибег к описанию человеческих качеств обвиняемого народовольца, для которого прокурор требовал смертной казни: «В нем живо чувство чести, в нем есть прекрасные нравственные задатки. Скажите по совести, мыслимо ли снять голову с этих плеч?».

«Я всегда был одинокий…»

Но все это не идет ни в какое сравнение с манерой адвоката делать своих клиентов карикатурными, нелепыми, смешными, использовать тем самым их недостатки для подтверждения невиновности. Такой случай приводит один из современников юриста:
«Указывая на плотную, широкую в плечах фигуру Тригони (высокопоставленный член «Народной воли», - прим.авт.), Спасович обратился к судьям с риторическим вопросом: «Ну, можно ли верить показаниям Меркулова (предатель, свидетель обвинения, - прим.авт.), что Тригони вел подкоп под Малую Садовую, когда в этот подкоп надо было пролезть через очень узкое отверстие? Размеры отверстия вам известны. Такая махина, — вновь характерный жест в сторону Тригони, — наверняка застряла бы там!».

И вновь клиент Спасовича получил самое легкое наказание, став единственным, кто избежал смертного приговора на «процессе 20-ти».

Удивительно, но проведя всю свою жизнь в оппозиции к руководству страны, защищая самых отъявленных (по мнению властей) негодяев, Спасович так и не вызвал на себя огонь репрессий. В 1891 году он вел свое последнее дело, после чего на 15 лет ушел в журналистику и литературоведение. А великий русский художник Иван Репин в честь окончания карьеры юриста даже написал его портрет.

Единственное, о чем неуловимо сокрушался адвокат – так это о том, что провел всю свою жизнь холостяком. «Я человек не семейный, всегда был одинокий, - написал он на закате своей жизни. - Я жил только общественными событиями моей эпохи».

Осенью 1906 года Владимир Спасович умер в Варшаве, прожив, как и его родители, достаточно долгую и полную приключений жизнь. Пусть и вершились они всего лишь в скучных залах суда, зато имя уроженца Минской губернии навсегда оказалось вписано в историю российской и мировой юриспруденции.

Вениамин Лыков