23 августа 1915 года в разгар Первой мировой войны провинциальный Могилев на полтора года становится практически столичным городом. Дело в том, что Ставка Верховного главнокомандующего (а руководство армией к этому времени взял на себя сам император Николай Второй) переезжает именно в этот белорусский город. А вместе с императором в Могилев переезжает часть Двора, все командование, тысячи высших офицеров страны, высший свет, миссии и посольства европейских стран. В Могилеве забурлила жизнь.

Здесь не только разрабатывались стратегические военные планы, согласовывались дипломатические ходы, велись переговоры, но и проходили светские рауты, премьеры спектаклей, устраивались выступления тогдашних звезд оперы и эстрады. В Могилев прибывают труппы нескольких ведущих театров Петербурга, переезжает оперетта, открываются два кинотеатра. Небольшие улочки города заполнились автомобилями, а в гостиницах «Бристоль» и «Метрополь» не было свободных мест. От резиденции Николая сохранились лишь здания управления дежурного генерала, начальника военных путей сообщения, военно-морского управления и коменданта главной квартиры. Там сейчас расположен краеведческий музей.

Умышленно хочется остановится на быте царской семьи в то время. Об ужасах Первой мировой написано достаточно, но ведь люди и тогда жили своей жизнью, несмотря на войну. Пика светская жизнь Могилева достигала, когда в Могилев приезжала императрица с детьми. Царская семья любила отдыхать в Печерске, на берегах Днепра, выезжала на пикники в Полыковичи. Обычно Полыковичскому источнику плыли на прогулочном катере вверх по Днепру. Днем Николай иногда выезжал на автомобиле, особенно ему нравились места неподалеку от Шклова.

1916 год. Берег Днепра.

Царь присутствовал на молебне и жертвовал Параскевской церкви. По субботам и воскресеньям в Спасо-Преображенском соборе проходили церковные службы для царя и членов Ставки. Император часто бывал и в Богоявленской церкви, где молился у чудотворной иконы Могилево-Братской Божьей Матери. Вместе с семьей Николай II посещал Буйничский и Свято-Никольский монастыри.

Император постоянно придерживался одного распорядка дня. Григорий Иванович Шавельский, священник, занимавший тогда должность протопресвитера военного и морского духовенства, член Святейшего Правительствующего Синода, написал позже интереснейшие мемуары о тех днях в Могилевской Ставке.

«В 12.30 ч. дня на завтраках и в 7.30 на обедах, иногда с опозданием на 3-5 минут, раскрывались двери кабинета, и выходил Государь. Почти всегда он, выходя, правою рукой разглаживал усы, а левою расправлял сзади свою рубашку гимнастерку. Начинался обход приглашенных. Государь каждому подавал руку, крепко пожимая ее. Государь обладал большой физической силой. Когда он сжимал руку, я иногда чуть удерживался, чтобы не вскрикнуть от боли. И при этом как-то особенно ласково смотрел в глаза, а иногда обращался с несколькими словами. При каждом моем возвращении из поездки, он, например, здороваясь, спрашивал меня: «Как съездили? Удачно? Потом доложите мне» и т. п. Лично неизвестные Государю, когда он подходил к ним, прежде всего рекомендовались: «Имею счастье представиться вашему императорскому величеству, такой-то», при чем называли свою фамилию, чин, должность. Только после этого Государь протягивал новичку руку.

Обойдя приглашенных, Государь направлялся в столовую и шел прямо к закусочному столу. За ним входили великие князья и прочие приглашенные. Государь наливал себе и иногда старейшему из князей рюмку водки, выпивал ее, и, закусивши чем-нибудь, обращался к своим гостям: «Не угодно ли закусить?» После этого все приближались к столу, уставленному разными холодными и горячими, рыбными и мясными закусками. Каждый брал себе на тарелку, что ему нравилось, — пьющие выпивали при этом водки, — и отходили в сторону, чтобы дать место другим. Государь, стоя с правой стороны стола, около окна, продолжал закусывать. Иногда он выпивал вторую рюмку водки. Гофмаршал же во время закуски обходил приглашенных и каждому указывал на карточке место, какое он должен занять за столом.

Когда закусывавшие кончали свою «работу», Государь направлялся к большому, занимавшему средину столовой, столу и, осенив себя крестным знамением, садился на свое место в центре стола, спиной к внутренней стенке и лицом к выходившим во двор окнам, из которых открывался красивый вид на Заднепровье. Против Государя, на другой стороне стола, всегда сидел министр двора или, если его не было в Ставке, гофмаршал; справа от Государя - генерал Алексеев, старший из князей, если Алексеева не было, или министр; слева - Наследник, а когда его не было, второй по старшинству из приглашенных. По правую и левую руку министра двора садились французский и английский военные агенты. При распределении остальных соблюдался принцип старшинства, малейшее нарушение которого иногда вызывало огорчения и обиды. Я сам однажды слышал жалобу князя Игоря Константиновича, что его посадили ниже, чем следовало.

В общем же, на той правой стороне, где сидел Государь, помещались лица, постоянно приглашавшиеся к столу, а на другой, против Государя, иностранцы и временные гости.

Завтрак, обыкновенно, состоял из трех блюд и кофе, обед - из четырех блюд (суп, рыба, мясо, сладкое), фруктов и кофе. За завтраками подавались мадера и красное крымское вино, за обедами - мадера, красное-французское и белое-удельное. Шампанское пили только в дни особых торжеств, причем подавалось исключительно русское «Абрау-Дюрсо». У прибора Государя всегда стояла особая бутылка какого-то старого вина, которого он, насколько помнится, никому, кроме великого князя Николая Николаевича не предлагал.

Если принять во внимание затрачивавшиеся суммы, то царский стол оставлял желать много лучшего, причем, особенным безвкусием отличались супы. Более избалованных он не удовлетворял. Профессор Федоров был прав, когда он называл князя Долгорукова «ни к чорту негодным гофмаршалом».

В конце завтрака, как и обеда, Государь обращался к гостям: «Не угодно ли закурить?» И сам первый закуривал папиросу, вставив ее в трубку (или в мундштук) в золотой оправе, которую всегда носил в боковом кармане гимнастерки».

Могилевские обыватели были поражены простотой царских дочерей, которые без всякой охраны гуляли по городу, заходили в лавки и магазины. Особенно им нравился галантерейный магазин Бернштейна (теперь здесь магазин «Перекресток»). Еще более тесно общался с горожанами Наследник Престола цесаревич Алексей. Он запросто играл с живущими по соседству могилевскими мальчишками.

Г.И. Шавельский оставил любопытнейшие воспоминания и об Алексее. Лето 1916 года было, по сути, последним в его мальчишеской жизни. В 1917 году арест и расстрел в 1918 вместе со всей семьей. Шавельский пишет:

1916 года. На перроне Могилевского вокзала

«Алексей Николаевич с этого времени стал членом нашей штабной семьи. Встречаясь с ним во дворце каждый день два раза, наблюдая его отношения к людям, его игры и детские шалости, я часто в то время задавал себе вопрос: какой-то выйдет из него монарх? После того, как жизнь его трагически пресеклась, когда еще не успел определиться в нем человек, вопрос, возникавший тогда у меня, является насколько трудным, настолько же и неразрешимым или, по крайней мере, гадательным. Последующее воспитание, образование, события и случаи, встречи и сообщества, всё это и многое другое, - одно в большей, другое в меньшей степени, - должны были повлиять на образование его духовного склада, умозрения и сделать из него такого, а не иного человека. Предугадать, как бы всё это было, никто не в силах.

А поэтому и все предположения, какой бы из него вышел монарх, не могут претендовать даже на относительную основательность. Но прошлое царственного мальчика, закончившееся страшной трагедией всей семьи, интересно само по себе, в каждом своем штрихе, в каждой мелочи, независимо от каких-либо гаданий насчет бывшего возможным его будущего.

В Ставке Наследник поместился во дворце с отцом. Спальня у них была общая - небольшая комната, совершенно простая, без всяких признаков царской обстановки. Занимался же Алексей Николаевич в маленькой комнате-фонаре, во втором этаже, против парадной лестницы, рядом с залом.

Завтракал всегда за общим столом, сидя по левую руку Государя. По левую руку Наследника по большей части сажали меня. Обедал же он всегда со своими воспитателями.

При хорошей погоде он участвовал в прогулке и обязательно сопровождал Государя в церковь на богослужения.

Как, вероятно, всем известно, Наследник страдал гемофилией, часто обострявшейся и всегда грозившей ему роковой развязкой. От одного из приступов этой болезни остался след: мальчик прихрамывал на одну ногу. Болезнь сильно влияла и на воспитание, и на образование Алексея Николаевича. Как болезненному, ему разрешалось и прощалось многое, что не сошло бы здоровому. Во избежание переутомления мальчика, учение вели очень осторожно, с очевидным ущербом для учебной цели. Следствием первого была часто переходившая границы дозволенного шаловливость; следствием второго - отсталость в науках. Последняя особенно была заметна. Осенью 1916г. Алексею Николаевичу шел 13-й год, - возраст гимназиста, кадета 3 класса, - а он, например, еще не знал простых дробей. Отсталость в учении, впрочем, могла зависеть и от подбора учителей. Старик Петров и два иностранца преподавали ему все науки кроме арифметики, которой учил его генерал Воейков...

- Что за чушь! Генерал Воейков преподает Наследнику арифметику! Какой же он педагог? Когда и кому он преподавал что-либо? Он занимался лошадьми, солдатами, кувакой, а не науками, - обратился я однажды к профессору Федорову.

- Вот, подите же! Эти господа (он указал на гофмаршала) убедили Государя, что так дешевле будет... Отдельный преподаватель дорог, - ответил профессор Федоров.

Я чуть не упал от ужаса. При выборе воспитателей и учителей для Наследника Российского престола руководятся дешевизной и берут того, кто дешевле стоит. Тем не менее, Воейков до самой революции продолжал преподавать Наследнику арифметику.

В воспитательном отношении главную роль, кажется, играл дядька матрос Деревенько, может быть, очень хороший солдат, но для Наследника, конечно, слишком слабый воспитатель. Отсутствие сильного, опытного, соответствующего задаче воспитателя заметно сказывалось. Сидя за столом, мальчик часто бросал в генералов комками хлеба; взяв с блюда на палец сливочного масла, мазал им шею соседа. Так было с великим князем Георгием Михайловичем. Однажды, за завтраком Наследник три раза мазал ему шею маслом. Тот сначала отшучивался, грозя поставить гувернера в угол; когда же это не помогло, пригрозил пожаловаться Государю. Мальчик угомонился, когда Государь посмотрел на него строго.

Днепр. Алексей с двоюрным братом Игорем Константиновичем

А однажды выкинул совсем из ряда вон выходящий номер. Шел обед с большим числом приглашенных, был какой-то праздник. Я сидел рядом с великим князем Сергеем Михайловичем. Наследник несколько раз вбегал в столовую и выбегал из нее. Но вот он еще раз вбежал, держа назади руки, и стал за стулом Сергея Михайловича. Последний продолжал есть, не подозревая о грозящей ему опасности. Вдруг Наследник поднял руки, в которых оказалась половина арбуза без мякоти, и этот сосуд быстро нахлобучил на голову великого князя. По лицу последнего потекла оставшаяся в арбузе жидкость, а стенки его так плотно пристали к голове, что великий князь с трудом освободился от непрошенной шапки. Как ни крепились присутствующие, многие не удержались от смеха. Государь еле сдерживался. Проказник же быстро исчез из столовой.

Однажды я после высочайшего обеда зашел на несколько минут к генералу Воейкову, чтобы переговорить с ним по какому-то делу. Мы вели тихую беседу. Вдруг, быстро открывается дверь, показывается фигура Наследника с поднятой рукой, и в нас летит столовый нож.

- Алексей Николаевич! - крикнул генерал Воейков. Наследник скрылся, но минуты через две повторилась история: только на этот раз полетела в нас столовая вилка.

Вместе

Почти каждый раз под конец завтрака Наследник начинал игру в разбойники. Для этой игры у него всегда в боковом кармане имелись красные и белые спички, которые он теперь тщательно раскладывал на столе. Красные означали разбойников, белые - мирных граждан. Первые нападали на последних, последние отбивались. Для изображения таких действий Наследник всё время производил перегруппировки, объясняя вслух значение их. Адмирал Нилов всегда возмущался этой однообразной и бессодержательной игрой, и открыто высказывал свое недовольство всем вообще воспитанием Наследника без серьезно-го воспитателя».

Но в феврале 1917 года пошла череда народных бунтов, начиналась февральская революция. Николай II выехал в Петербург. После предательства генералов, он вернулся он в Могилев уже не императором Всероссийским, а полковником Николаем Александровичем Романовым.

В Могилеве Николай II простился со штабом Ставки, матерью Марией Федоровной, великими князьями, солдатами. Один из очевидец так описывает происходившее:

«К 19 часам на военную платформу станции начали прибывать находившиеся в Ставке великие князья и офицеры Ставки. От Конвоя выстроился караул для встречи во главе с хорунжим Галушкиным. В 20- 20 к перрону медленно подошел, литерный поезд царя. Гул голосов как-то разом стих, наступила тягостная тишина. Минут пять никто не выходил. Наконец, открылась дверь вагона и показался генерал Граббе. Поздоровавшись только с казаками командир Конвоя спросил Галушкина:

- Известно ли об отречении государя императора?
- Ваше сиятельство, никто этому не верит!
- К несчастью , это так, - сказал тихо Граббе и снова вошел в вагон.

Появился вахмистр Пилипенко, ординарец царя, и дал знак о его выходе. Караул Конвоя как всегда четко приветствовал царя, Николай II поздоровался за руку с Галушкиным, затем с казаками. Те дружно ответили:

- Здравия желаем. Ваше Императорское Величество!

Приложив руку к папахе (царь был одет в форму кубанских пластунов), произнес:

-Спасибо за службу, казаки!

Поздоровавшись с генералом Алексеевым и приняв от него рапорт, Николай направился к великим князьям. Обнял и поцеловал каждого. Затем обошел строй офицеров. На перроне попрежнему царила гнетущая тишина. Чувствовалось, что встречающие находились в подавленном душевном состоянии.

У главного входа в губернский дом царя ждал полковник Киреев. Старого служаку, всегда спокойного и рассудительного, было трудно угнать. Он как-то вмиг сдал, выглядел несчастным, глубоким стариком Прощание В последний день пребывания в Могилеве царь прощался в зале управления дежурного генерала со всеми чинами штаба. Офицеры Конвоя выстроились на левом фланге, а вахмистры и урядники вместе с представителями Cводного пехотного полкана лестнице ведущей в штаб. В точно назначенное время вошел государь Он был одет в серую кубанскую черкеску с шашкой через плечо. На груди висел лишь один Георгиевский крест, ярко белевший на темном фоне черкески Генерал Алексеев подал команду:

- Господа офицеры!

Николай II окинул грустным взглядом присутствующих. Левую руку с зажатой в ней папахой он держал на эфесе шишки. Правая рука была опущена и сильно дрожала. Лицо было еще более осунувшимся и пожелтевшим.

- Господа! Сегодня я вижу вас в последний раз, - голос царя дрогнул и он смолк.

В помещении, где было собрано нисколько сот человек, наступила гнетущая тишина Никто даже не кашлянул, все смотрели на царя. Взволнованный, он начал обходить строй офицеров. Однако попрощавшись с тремя первыми, государь на выдержал и направился к выходу. В последний момент увидел конвойцев, стоящих в парадных черкесках. Подошел к ним. Обнял полковника Киреева и поцеловал его. В этот момент хорунжий Лавров, гигант двухметрового роста, не выдержав напряжения, упал прямо к ногам царя.

Перед отъездом Николай II решил еще раз повидаться с офицерами Конвоя и Сводного полка. Войдя в зал царь молча поклонился им. Затем удалился в кабинет и принес фарфоровую статуэтку конвойца. Передавая сей прощальный подарок Кирееву, сказал:

-У меня таких две. Одну сохраню на память. Еще раз благодарю вас всех. Служите Родине попрежнему также верно.

Спускаясь по лестнице, увидел вахмистров, урядников и трубачей. Они стояли на коленях, у большинства на глазах блестели скупые мужские слезы. Царь подошел к ним, обняв каждого и по русскому обычаю троекратно поцеловался с каждым. Попросил вахмистра 1-й лейбгвардии Кубанской сотни подхорунжего Новосельцева передать прощальный привет и благодарность за верную службу».

8 марта 1917 г. с Могилевского вокзала он выехал в Царское Село, где был арестован. А в ночь на семнадцатое июля одна тысяча девятьсот восемнадцатом году (17.07.1918) в Екатеринбурге он принял мученическую смерть.

Владимир Казаков